Внезапная боль впилась в голову и разорвала сон:
– Па-а-дъем, гадёныш!… – И столько было ненависти и садистского нетерпения в отцовском крике, что Гек даже не успел вякнуть, молча вцепился в отцовскую руку, чтобы ухо не оторвалось, а ногами судорожно заелозил по деревянным половицам, пытаясь встать.
«Папка! – хотелось ему крикнуть. – Мы же помирились, а потом спать легли, я же ничего не сделал!» Но язык словно отнялся, и Гек только беспомощно мычал.
– Ты по карманам шарил? Ты, больше некому! Двери-окна изнутри закрыты, где лавье, сучий потрох, – сорок талеров было, где?!
Отец выпустил ухо, попытался перехватить поудобнее – за волосы, но пальцы только царапнули по макушке, не захватив ни единой пряди – не успели ещё отрасти. Получив свободу, Гек обрёл наконец дар речи:
– Папка! Не брал я денег, ей-богу не брал! Ты поищи получше… Вон, вон лопатник твой, под кроватью валяется! – Ангел в два приёма развернулся и стал тупо вглядываться в полутьму под кроватью, покачиваясь и как бы приседая на непослушных ногах. Часы на стене отстукивали начало пятого, на улице ещё не рассвело, в комнате ярко горел свет из трехрожковой люстры и торшера в углу, недавнего отцовского приобретения. Гек, пользуясь моментом, рванулся к двери и зацарапал по щеколде: в голове колотилась только одна мысль – удрать куда угодно, только бы оттолкнуть от себя вонючий отцовский рот и отцовскую ненависть. Но он не успел, несмотря на пьяную одурь отец оказался проворнее…
– Там нет ничего, понимаешь? Нет бумажника под шконкой, такой вот факт. Может, мне поглубже туда залезть, получше поискать? Залезть?
– Залезь, – покорно повторил Гек, смысл сказанного не проникал в его затуманенный паникой разум.
От сильного удара ногой в грудь он потерял сознание ещё на лету и не почувствовал, как ударился головой о стенку и ещё раз об пол – уже всем телом…
Первое, что он увидел, разлепив глаза, это босые отцовские ноги, когтистые и давно не мытые, – отец сидел за столом. Гек перевёл глаза на часы, которые показывали половину седьмого, но он не умел ещё определять время по циферблату, а потому и не понял, что пролежал без памяти полтора часа. Он даже не сразу определил, в каком месте комнаты находится, а когда осознал, что лежит под отцовской кроватью, то лишь вяло удивился. В голове шумело, под ложечкой пульсировала горячая и тупая боль.
– Очнулся, гадёныш? Слишком молод ты ещё фуфло мне двигать… – Ангел уже успел побриться за это время и опохмелиться в меру, во всяком случае выглядел он почти свежим и пребывал в хорошем расположении духа. – Твоё счастье: нашлись деньги… Но тебе наука наперёд – не ври отцу. Замечу – не помилую. Напакостил – приди, скажи, пойму и разберу. Вырастешь – ещё спасибо за науку скажешь. Почему по всей комнате мусор? Что жмуром кидаешься? Я же вижу – очухался. А ну, ползи сюда!
Гек неуклюже выкатился из-под кровати и попытался встать, но отец, приподнявшись, ткнул его ногой и вновь повалил.
– Ползи, я сказал!
Ползти было совсем недалеко, метра полтора, не больше, и Гек пополз. Уже в непосредственной близости от отца он приподнялся на локтях и подобно кобре метнулся головой вперёд, вцепился зубами в большой палец правой ноги. Лютая ненависть переполняла Гека, вся его жизнь, естество, разум и страсть сплавились в одно: жажду немедленно убить родного батюшку, пусть только крик его продолжается как можно дольше…
Второй раз он очнулся, когда за окном смеркалось. Отца не было – ушёл куда-то, во рту горчили дряблые кровяные сгустки, не хватало четырех зубов, двух верхних и двух нижних. На затылке, возле виска над ухом, на лбу прощупывалось сразу несколько разнокалиберных шишек. Гек пошевелился и понял, что может передвигаться без особых страданий. Когда он встал, чтобы пойти в туалет, со лба свалилось влажное полотенце. Гек сообразил, что отец перенёс его на кровать. Он не знал, что отец, постучав его головой о столешницу, испугался перспективы мотать срок за убийство собственного сына и позвал знакомую бабку, промышлявшую надомными абортами. Та оказала, как умела, первую помощь, наложила компресс, дала понюхать нашатырь и сделала укол глюкозы в вену.
– Косточки все целы, – поджав губы, пропела она и, приняв гонорарный червонец, ушла. Ничего этого Гек не помнил, он считал, что отец сменил гнев на милость и простил сына. На кухне Гек нашёл хлеб, пол-луковицы и остатки каши. Он ел первый раз за эти сутки и подобрал все до крошки, несмотря на то, что измочаленные десны очень болели. Запив водой из-под крана нехитрый ужин, он поплёлся обратно в комнату, лёг на свою постель и стал ждать отца – без радости, но и без особенного страха.
Геку за восемь лет жизни не раз доводилось быть битым, хотя и не так жестоко, но впервые он понял, что может отплатить тою же монетой и что победителю и обидчику тоже может быть очень больно.
Отец пришёл вполпьяна и, увидев сына практически здоровым, захотел с ним примириться, великодушно забыв о прокушенном пальце, который пришлось продезинфицировать и перевязать. И Гек не сразу, но поддался, оттаял и помирился с отцом, и съел яблоко, хотя десны все ещё саднили, а шишки ныли при каждом движении челюстей.
Спать легли поздно – ведь завтра воскресенье, а в понедельник уже надо идти в новую страшную школу, как оно там будет? Отец тяжело захрапел, а Гек все лежал и думал. Вдруг он понял, что отец никогда не купит ему собаку и не пойдёт в школу, чтобы защитить его от шпаны, что никому не нужна разбитая им царевна-лебедь и что он один на свете. И Гек заплакал, беззвучно разевая рот, тихо, чтобы не разбудить отца, вытирал одеялом лицо и снова плакал. Отступила боль из маленького тела, утихли десны, – зубы новые вырастут, он знал это, и шишки сойдут… Но слезы лились и лились, не переставая, как будто его сердце уже оплакивало потерю, пока ещё недоступную для детского ума. Да так оно и было на самом деле.
А в новой школе оказалось не так уж и плохо, во всяком случае, со старой не сравнить. Гека побили в первый день учёбы его же одноклассники, но такова традиция для новичков, таковы правила, которым юные бабилонцы следуют, не задумываясь об истоках, эти правила породивших. Точно так же принимали ребят в подростковые банды и так же встречали в следственных изоляторах несовершеннолетних кавалеров первой ходки. Мир жесток – парень должен показать, что он не баба и не слюнтяй, что он не струсит и не развалится в критической ситуации, не заложит товарищей. А если, не дай бог, дрогнет парнишка, заплачет или, ещё хуже, пощады попросит – не будет ему жизни. Его судьба – вечный ужас перед новым школьным (или дворовым) днём, призрачная защита и месть обидчикам из рук тех, кому он должен стучать, неизбывная тоска и привычное презрение к самому себе.
Конопатый ирландец, второгодник и задира, первый докопался до Гека, пытаясь заставить его, как новичка, дежурить по классу вместо него. Гек наотрез отказался и на первой же перемене вынужден был пойти во двор на прокачку. Ирландец был на полголовы длиннее и в плечах гораздо шире Гека, так что драка закончилась в одну минуту. Гек первым успел дважды ударить в лицо, но от удара в лоб сам упал на пыльный асфальт, вскочил, попытался ударить ногой в пах, а рукой в челюсть. Но пинок пришёлся в бедро, а удар в челюсть хоть и достиг цели, но также оказался слишком слабым для здоровяка-второгодника – Гека опять сшибли с ног. Ирландец навалился сверху и прижал Гека лопатками к земле:
– Будешь дежурить? Ну!
– Нет! – Гек грязно выругался и попытался боднуть головой.
– А я сказал – будешь! Будешь!?
– Пусти, падла!
– Говори – будешь сегодня дежурить?
– Нет. Пусти, говеха конопатая, пусти! – Гек в ярости замолотил ботинками по асфальту, пытаясь сбросить противника с себя, но это ему никак не удавалось. Вдруг они расцепились: Гек продолжал лежать, а ирландца держал за шиворот старшеклассник, по виду выпускник, без форменного галстука и такой же бледный и рыжий (родной старший брат обидчика, как узнал Гек позднее).
– И в чем вопрос? – пропел он, грозно улыбаясь.
– Да так… свои дела… порядок в классе наводим. – Ронни (так звали паренька) почти отдышался и сделал было попытку высвободиться, но старший держал его крепко.
– Крысятничает, стучит, ссытся на уроках?
– Не знаю ещё, новенький он. Пусти…
Не ослабляя своего захвата, парень повернулся к Геку:
– Что ему надо из-под тебя?
Гек не поддался на участливую фразу: пожалуешься – себя уронишь. Но старшему грубить – боязно. Он уже встал, отряхнулся и теперь утирал сопли:
– Сам не знаю, белены объелся, видать…
– Говори ты, ну! – Он встряхнул свою жертву и демонстративно медленно собрал свободную ладонь в кулак.
– Дежурить не хочет…
– А очередь чья?
– …
– Все ясно… – Новоявленный судия поставил зачинщика перед собой, отпустил и тут же дал пинка. Тот споткнулся было, но не упал и сразу же набрал крейсерскую скорость, крича вполоборота невнятные ругательства.
